Музеи Пастернака, Чуковского, Окуджавы, история создания и проблемы поселка писателей Переделкино, Литфонд, Измалково — Самаринская усадьба, Лукино — резиденция святейшего Патриарха, храм Преображенения Господня и многое другое.

Детство в доме Самарина

Письмо на сайт, 07.01.2011

Леонид Волосский

Светлой памяти друга моего детства и
последующих десятилетий жизни
Виктора Кирпичёва

Глубочайшее сожаление и негодование вызывает вид разрухи и запустения памятника архитектуры - дома известного деятеля российской культуры 19-го века Юрия Фёдоровича Самарина в Переделкино. Памятник не поддался бурям революций и войн двадцатого века, но в начале века двадцать первого не выдержал напора алчности и захватнической ярости «новых русских и нерусских». Стены некогда красивого, радовавшего глаз своей гармоничностью двухэтажного дома, снаружи и внутри ободраны до деревянного каркаса, полы комнат в зияющих провалах, сквозь балки и перекрытия виднеется небо. В таком состоянии здание находится не один и не два года. Несмотря на неоднократные обращения к властям, вплоть до губернатора Подмосковья, местных жителей и многих других известных людей, ничего не меняется. Хищники- «герои» нового времени прячутся от негодования людей, неравнодушных к своей истории и культуре, и ждут, когда стены здания окончательно рухнут, чтобы «купить» (за взятку) «освободившийся» участок земли и на месте памятника архитектуры возвести за высоченным забором собственный нелепый особняк.

А между тем, мало известно, что этот, некогда знаменитый своей историей и обликом дом, для многих людей являлся не только памятником архитектуры, но и дорогой малой Родиной, откуда они вышли в жизнь. Они были бы рады видеть рядом с отреставрированным зданием ещё один памятник – памятник людям, которые в трудные, долгие военные и послевоенные годы самоотверженно трудились в стенах этого здания, чтобы сохранить жизнь многим больным детям и вернуть их к обычной жизни. С начала 40-х годов и до конца 50-х в Доме Самарина размещался Детский костно-туберкулёзный санаторий «Баковка». В предвоенные, 30-ые годы множество семей вынуждены были уехать из разорённых коллективизацией деревень в города, где жили в перенаселённых коммунальных квартирах, испытывая нужду в самом необходимом. Война многократно усугубила трудности жизни, а для многих тысяч семей ещё и в условиях вынужденной эвакуации. Немало детей в те годы пострадали от заболевания туберкулёзом, в том числе костным туберкулёзом, когда эта тяжёлая болезнь поражает позвоночник или какой-либо сустав ребёнка (чаще тазобедренный или коленный). В то время ещё не было лекарств от туберкулёза, и заболевший ребёнок, если выживал, оставался на всю жизнь инвалидом - с искривлённым позвоночником или хромым.

В первые годы в войны в Доме Самарина располагался госпиталь, а после его закрытия здесь разместился детский костно-туберкулёзный санаторий «Баковка». В 1944 году комнаты двухэтажного здания были заставлены кроватями, в которых лежали больные костным туберкулёзом дети дошкольного возраста. Единственный метод лечения детского костного туберкулёза тогда состоял в обеспечении строгой неподвижности ребёнка. Предполагалась максимальная разгрузка пораженного позвоночника или сустава, что в большинстве случаев позволяло перевести острую, угрожающую жизни, стадию болезни в затихшую, и тем самым предотвратить более тяжёлые разрушения позвоночника или сустава (полное излечение от туберкулёза в те годы было невозможно). В процессе лечения дети лежали в кроватях на спине в строгой неподвижности, пристёгнутые фиксатором – матерчатыми лямками, концы которых закреплялись к кровати под матрасом, вне доступности ребёнка. Ребёнка, как правило, помещали ещё и в «гипсовую кроватку» - твёрдое ложе из гипса и марли по форме тела. Детям с заболеванием позвоночника оставлялась некоторая свобода движения ног, но при этом иногда ограничивались даже движения головы посредством «гипсовых ошейников» ( если болезнь поражала верхний отдел позвоночника). При заболевании тазобедренного сустава строго ограничивались движения больной ноги посредством «гипсовой кроватки» , «фиксатора» и «подножников», пристёгивающих ноги к гипсовой кроватке. А часто использовалось ещё, так называемое, «вытяжение» - больная нога с помощью манжеты натягивалась грузом через блок, прикреплённый к кровати. У таких больных обычно оставлялась некоторая возможность двигать головой, иногда можно было даже чуть приподниматься на локтях, что, вообще-то, возбранялось. В условиях такой неподвижности дети содержались на протяжении нескольких лет (от 2-х и до 10-ти), пока затихнет острая стадии болезни. Нередко эта стадия осложнялась внутренними нагноениями - «натёчниками» - с выходом наружу их содержимого через «свищи» на теле ребёнка.

Лечение в санатории предусматривало и хорошее (по возможностям тех голодных лет) питание детей, а также пребывание на свежем воздухе. Последнему очень способствовали окрестности прекрасного парка бывшей усадьбы Ю.Ф. Самарина. Персонал санатория – врачи, медсёстры, нянечки и учителя – делали всё возможное, а по прошествии лет, кажется, что и невозможное, чтобы вылечить, вырастить больных детей и дать им школьное образование в время длительного лечения. За годы существования санатория только в нескольких случаях не удалось сохранить жизнь детей (когда на фоне первоначального заболевания развивался смертельный в те годы туберкулёзный менингит – смерть наступала на 21-й день заболевания).

Чтобы представить условия работы персонала санатория - нянечек, медсёстёр, врачей, педагогов, надо рассказать о жизни детей. В 8 утра – пробуждение и утренний туалет. В палатах - от десяти до двадцати лежачих малышей. Каждому приносили, а потом забирали судно или утку, при этом многие малыши ещё не умели ухаживать за собой. Затем приносили кувшин с водой и тазик для умывания, чтобы сполоснуть руки и лицо. Потом завтрак: каждому на грудь ставили поднос с завтраком, не все дети справлялись сами, кого-то надо было покормить. После завтрака – время «перекладки». Каждого ребёнка «расфиксировали», осторожно, на руках, «выкладывали» из «гипсовой кроватки» на специально придвигаемую «каталку». Гипсовое ложе малыша тщательно очищалось от мусора и крошек, попавших туда за предыдущие сутки и, главное, тщательно расправлялись все складочки пелёнки - «подкладной», которую подстилали под спинку ребёнка в гипсовой кроватке и периодически заменяли на чистую. При этом тело тщательно осматривали и, в случае необходимости, протирали спиртовым раствором, для предотвращения болезненных и трудно заживающих «пролежней».

В летнее время «перекладка» сопровождалась «водными процедурами» и «воздушными ванными»: дети лежали в течение 5 -10 минут (по песочным часам) голенькими на воздухе после того, как тело протиралось влажной варежкой. Затем ребёнка вновь укладывали в гипсовую кроватку, «фиксировали» и накрывали до подбородка простынкой и одеялом. В «банные» дни каждого по очереди отвозили на кровати в специально отведённую, согретую комнату, где «выкладывали» на стол, и нянечка мыла ребёнка тёплой водой с мылом, споласкивала, затем вытирала и вновь укладывала в кровать, которую увозили обратно в палату. С 10 и до обеда в 14 часов наступало время игры – для младших - и учёбы (в зимнее время) – для старших. Детям раздавали различные игры: мячики в сетках на верёвочке, шашки, домино, шахматы, принадлежности для рисования, автомобильчики, куклы и куколки, оловянные солдатики, пластилин для лепки, книжки, музыкальные инструменты, игры с кубиком, который надо было бросать, чтобы в зависимости от выпавшего числа сделать очередной ход вверх на красочно разрисованной картонке к победной цели или, на радость соперников, скатиться вниз - к началу восхождения. На время совместной игры дети могли попросить нянечку, сестру или воспитателя свезти их кровати, чтобы поиграть вместе. (Для облегчения передвижения кровати имели колёса увеличенных размеров.)

В детском коллективе между одними устанавливались дружеские отношения, между другими – не очень. Мальчишки иногда даже умудрялись драться между собой, и бывало, что авторитет зарабатывался крепостью рук. С возрастом изменялись взаимоотношения, любимые игры и увлечения. В 50-х, как и вне стен санатория, мальчишки очень увлекались футболом; ждали по расписанию радиопередач, когда из репродуктора послышатся звуки футбольного марша – позывные трансляции очередного матча ,- чтобы в наступавшей сразу тишине внимать голосу любимого Вадима Синявского, живописующего происходящие на футбольном поле события, которые потом долго и шумно обсуждались. Знали лица, имена и фамилии игроков любимых команд: Московского «Динамо», «Спартака», «ЦДКА», «Торпедо», «Трактора»; собирали из газет и журналов фотографии футболистов и моментов матчей, шумно спорили о достоинствах и недостатках любимых команд и их игроков. В это же время мальчишки очень увлекались игрой в свой, «пуговичный футбол», в котором игроками выступали пуговицы различной формы и размеров. Эти пуговицы выпрашивались у родителей, навещавших детей. Две «команды» из пуговиц размещали друг против друга на большой, широкой доске – футбольном поле, изготовленном чьим-то папой. Доску располагали на груди и животе двух мальчиков, лежащих на сдвинутых вместе кроватях. Играющие поочерёдно нажимали ребром особой пуговицы на одну из пуговиц своей «команды», пуговица под нажимом выскакивала, скользила по доске и ударяла по специальной маленькой пуговке - мячу. Надо было загнать «мяч» в ворота соперника. Ворота были установлены на противоположных краях доски. Устраивались целые футбольнае турниры между владельцами пуговичных «команд». Пуговицам-«футболистам», «забивавшим» или «отражавшим» больше «ударов», присваивались имена любимых нападающих и защитников, ими гордились и обменивались.

В то время как девочки увлекались рукоделием - вышиванием и вязанием - и достигали в этом замечательных успехов, мальчики очень любили «подвижные» игры. Увлечённо играли в «кольцеброс». «Кольцеброс» - это небольшое кольцо, привязанное на нитке к концу палочки, другой конец палочки надо было держать в руке и, раскачав висевшее на нитке кольцо, набросить на палочку. Устраивались захватывающие соревнования, кто большее число раз сможет это сделать за определённое число попыток. Особо любимы были игры с мячом: перебрасывание мяча друг другу, перебрасывание мяча над собой с руки на руку и даже соревновались, кто большее число раз подбросит мяч до потолка, пока мяч не окажется на полу, откуда без помощи «ходячих» или персонала его уже не достать. Впрочем, умудрялись иногда доставать мяч с пола. Для этого снимали с себя рубашку-«распашонку», которая одевалась на руки спереди, и, держа за рукав, накидывали на мяч, лежащий на полу, закручивали и резко дёргали вверх. Иногда удавалось выдернуть рубашку вместе с мячом, его ещё надо было ухитриться поймать. Играли даже в «футбол» команда на команду. Для этого сдвигалось вместе чётное число кроватей: обычно команды три на три или четыре на четыре. Мальчики, лежащие на крайних кроватях, были вратарями. Они не должны были пропускать летящий к ним мяч в доступном для вытянутой руки пространстве. Если пропускали, – гол. А если мяч отбивали, он подхватывался кем-то из своей или чужой команды, после чего ударом руки (без захвата мяча) отправлялся в сторону противника. Игра продолжалась до определённого числа забитых голов. Было время серьёзного увлечения шахматами, с азартом сражались в турнирах, некоторые из мальчишек в свои 11- 12 лет почти на равных играли с кандидатом в мастера, приглашённым в санаторий одним из родителей. Важным источником познания внешнего мира было радио.

Сообща слушали песни и арии в исполнении любимых артистов, а вечерами, через наушники, - передачи «Театр у микрофона», литературные композиции и трансляции из концертных залов. Благо, в те годы радио щедро дарило своим слушателем лучшие произведения литературы, музыки и театра. Большим событием было появление первых портативных «детекторных» радиоприёмников. Чтобы дать детям возможность их использовать, Лука Михайлович Ушаков - преподаватель физики - к всеобщему восторгу как-то забрался на высоченную берёзу, чтобы закрепить на ней антенну. Жизнь больных детей в палатах била ключом. Днём далеко за пределы санатория разносились детские голоса. Бывало, что медсёстры и учителя за шалости и нарушение распорядка наказывали детей: оставляли без любимых игр и даже на час-два вывозили особых нарушителя из палаты в коридор – как бы ставили в угол. В два часа дня по палатам на подносах разносили обед. Опять тарелку с супом и кусочками хлеба клали каждому на грудь, затем после уборки опустевшей тарелки, разносили тарелки со вторым блюдом, и на третье - стаканы с компотом, киселём или морсом. Никто не оставался голодным, хотя больные дети нередко бывали привередливы в еде, и их плохой аппетит беспокоил медперсонал. Наиболее слабеньким, и потому особо привередливым, по возможности, приносили что-нибудь более вкусненькое и питательное, подчас к зависти остальных.

По мере сил и небогатых послевоенных материальных возможностей родители тоже стремились подкормить своих больных детей: приносили «гостинцы», кому-то раз в неделю, кому-то раз в две недели, а кому-то - реже. Родители некоторых ребятишек жили в других городах, поэтому могли навещать своих больных детей очень редко, а некоторые семьи материально жили очень трудно. Персонал санатория старался, чтобы «гостинцы» доставались всё-таки всем детям, как правило, с согласия родителей, приносящих «гостинцы», и их детей. Кстати, большинство детей любили делиться «гостинцами», особенно со своими более близкими друзьями. Дети, лежащие в санатории, оставались на долгие годы болью и тяжёлой заботой для их семей. Эти, особо любимые, больные детишки за долгое время лечения отвыкали от своих родителей, привязывались к окружающему их персоналу и часто не отвечали своим родителями ожидаемым вниманием, лаской и теплоты, тем самым обижая и огорчая своих мам, пап и бабушек.

Повзрослев, а тем более проводив родителей в мир иной, горестно вспоминали об этом с запоздалым раскаянием. Во избежание привнесения инфекции свидания родителей с детьми разрешались не чаще одного раза в месяц, а нередко значительно реже, если у кого-то из детей обнаруживалось инфекционное заболевание (обычно - корь, скарлатина или свинка). По причине выявленной инфекции в санатории объявлялся карантин, а заболевшего увозили в городскую инфекционную больницу со строгим предписанием ни в коем случае не вставать там с кровати. Обычно во время посещений родители общались с детьми через записки, передаваемые вместе с «гостинцами», а в летнее время, на большом удалении иногда можно было обменяться несколькими словами через открытое окно палаты. Добираться родителям из Москвы до санатория было нелегко: сначала надо было зайти на рынок, чтобы купить ребёнку немного фруктов, ягод или свежих овощей, затем добраться до Павелецкого вокзала (правильно – Киевского, - админ сайта), оттуда - на поезде (электрички тогда ещё не ходили) - до станции Переделкино и ещё около трёх километров с тяжёлыми сумками пройти пешком. И в жару, и в холод, и в снег, чаще всего, чтобы, только издали, через окно увидеть своего ребёнка.

После обеда, с трёх до пяти часов – обязательный «мёртвый час». На время дневного сна детей вывозили на открытые веранды, с южной и с северной стороны примыкавшие к основному зданию. В зимнее время каждому одевали шапку и укутывали в «меха» - дополнительные покрывала, очень тёплые, сшитые из беличьих хвостов. Тепло укутанные дети сладко спали на морозном воздухе. На летние месяцы детей постарше вывозили на специально построенные открытые деревянные веранды, соединённые с основным зданием заасфальтированными дорожками, по которым выкатывали кровати с детьми. Одна из веранд, более старая, называлась «Коричневой», другая – «Белая». Здесь летом дети находились на свежем воздухе круглые сутки и жили какой-то другой, более таинственной и разнообразной жизнью. Рядом, в щелях деревянной веранды, жили пауки, божьи коровки, по вечерам летали майские жуки и проносились летучие мыши. Защищённые от непогоды только лёгкой крышей дети, во время летних грозовых ливней, сквозь зажмуренные от страха глаза видели сполохи молний и замирали от грохота грома, раскалывающего небо. Поутру делились ночными страхами и живо, и весело их обсуждали. Столько впечатлений от близкой к кровати природы! После дневного сна – полдник: чай с печеньем, булочкой или пирожком. Затем до ужина в 8 часов вечера - время игры для малышей и выполнения домашних заданий – для школьников. До 9-ти или 10-ти лет мальчики и девочки находились в одной палате, более старшие – уже в разных палатах. Были «Палата больших мальчиков» и «Палата больших девочек», где лежали дети более старшего возраста. Все палаты имели свои названия: самая большая палата называлась «Зал», здесь стояло около двадцати кроватей, а также большой белый бюст Сталина, а под высоким потолком - бесчисленно раз рассмотренный в подробностях герб Советского Союза (кажется, из папье-маше или гипса) с лучами восходящего солнца, со снопами колосьев, перетянутых красной лентой с надписями на языках всех республик «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Была «Большая» палата, а также небольшая, на 8 кроватей, «Царская палата», названная так, за её сводчатый потолок. На первом этаже здания размещалась также «Раздаточная», куда из кухни, расположенной вне основного здания, приносили большие чаны и бидоны с едой и откуда разносили по палатам подносы, установленные в несколько этажей тарелками или стаканами. На первом же этаже находилась «Гипсовая», куда на «каталке» привозили детей, чтобы сделать новую (старая постепенно разрушалась или из неё вырастали) «гипсовую кроватку» или запеленать на несколько месяцев ребёнка в «глухой гипс». На втором этаже здания, кроме палат, где лежали младшие дети, были «Перевязочная» и рентгеновский кабинет, туда детей с первого этажа сёстрам приходилось приносить по лестнице, держа ребёнка на руках перед собой в горизонтальном положении, чтобы не нагружать больной позвоночник или сустав. В «Перевязочной» врачи посредством «пункций» сражались с «натёчниками», откачивая большим шприцом их содержимое, чтобы не допустить прорыва натёчника наружу или, не дай бог, внутрь тела больного ребёнка.

Приблизительно раз в полгода каждого приносили в рентгеновский кабинет, чтобы сделать рентгеновский снимок больного сустава или позвоночника. Это был важный момент в жизни ребёнка и его родителей, потому что по результатам рентгеновского обследования собирался консилиум врачей и вырабатывался дальнейший ход лечения. Если результаты показывали ухудшение состояния («обострение процесса»), это добавляло беспокойства его родителям, персоналу, и обычно сопровождалось ужесточением режима неподвижности (например, вместо гипсовой кроватки ребёнок помещался в «глухой» гипс или добавлялось «вытяжение»). Если же отмечалось улучшение («затихание процесса»), появлялась надежда на «подъём» ребёнка в недалёком будущем. Не забыть многолетних лечащих врачей: большого и шумного Дмитрия Фёдоровича Колпакова, чей зычный голос слышался в коридоре ещё перед началом обхода. Он называл своих маленьких пациентов «чадами» и любил давать им шутливые прозвища, его толстые пальцы ощупывали живот не так уж небольно. Розалию Самойловну Колюжную , рассказывавшую детям, как в свою бытность фронтовым врачом, ей довелось на операции держать в руках бьющееся человеческое сердце. Немногословного, сдержанного, всегда ровного и всеми уважаемого Василия Петровича Стрыгина. Дети относились к нему с особым почтением ещё и потому, что, как он сам рассказывал, его сын-подросток учился играть на виолончели. На устраиваемые для обсуждения результатов рентгеновского обследования врачебные консультации раз в месяц на специально посылаемой за ней автомашине приезжала из Москвы профессор Института Туберкулёза Зинаида Юлиановна Ролье. Она пользовалась особо большим авторитетом и уважением. Детям потихоньку, со значением, рассказывали, что раньше она работала в Швейцарии.

«Поднимать» означало начинать заново обучать ребёнка ходьбе, так как за время долгого лежания утрачивалась способность ходить – ноги были слишком слабы, чтобы держать тело, и терялось чувство равновесия. Сначала под присмотром медсестры разрешалось несколько минут постоять около кровати, крепко держась за спинку. Голова кружилась, ноги были ватными и подгибались от слабости. Через одну –две недели стояния делались первые шаги, чаще - на костылях. Сестра «водила» ребёнка сначала по палате, а позже - по коридору, придерживая сзади за полотенце, перекинутое через грудь ребёнка. Обучение заново ходьбе давалось трудно, но доставляло радость, так как окружающий мир стремительно расширялся и обновлялся. Медперсонал радовался, когда «их» ребёнок делал первые шаги. Думаю, все дети на всю жизнь запомнили многих из тех, кто в течение долгих лет лечения заботился и ухаживал за ними: медсестёр Антонину Степановну, Валентину Ивановну, Татьяну Митрофановну и других медсестёр и нянечек, выхаживавших и заботившихся о больных «лежачих» детях. Отгоняя тяжёлую болезнь, они растили детей, заново учили ходить, а потом с радостью, но и с беспокойством провожали в другую жизнь, текущую вне стен санатория , понимая, что детям, оторванным долгие годы от той жизни, предстоит преодолеть ещё немало трудностей, чтобы в неё влиться. «Лежачие» друзья обучавшегося ходить, радовались за него, и одновременно начинали грустить, сознавая, что недалёк уже момент расставания, и ещё неизвестно, когда-то настанет их время встать с кровати, сделать первые шаги и, наконец, уйти в эту манящую, но забытую и потому страшноватую жизнь, где всё будет по-другому. По достижении школьного возраста все дети начинали обучаться в школе. Сначала в начальной, а потом и в старших классах. После завтрака, в 10 часов детей школьного возраста свозили на урок в одну палату, к ним приходила учительница или учитель и вели уроки. Лёжа учились читать и писать, почти не поднимая головы от кровати. Писали, держа перед собой в руках карандаш и тетрадку, подкладывая под неё дощечку или книгу в жесткой обложке.

Научившись читать, читали очень много, особенно в старших классах. На всю жизнь осталась большая любовь к книге. Перед вечерним сном учителя читали или рассказывали детям прочитанные книги, им внимали в глубокой тишине, дети очень ждали и любили эти чтения. Восхищались героями и ненавидели злодеев из «Всадника без головы», «Детей капитана Гранта» , «Двух капитанов», «Графа Монте-Кристо» и многих других замечательных книг, прочитанных преподавателями. Находясь в санатории, многие из детей закончили семь классов средней школы и на всю жизнь запомнили своих учителей: строгую, но преданную детям Берту Карповну Бродскую – преподавателя математики, завуча, идейного коммуниста и парторга. Луку Михайловича Ушакова, её мужа - преподавателя физики – широкоплечего, немного прихрамывающего после гражданской войны, всегда спокойного и рассудительного. Дети любили его за физическую силу, неторопливость, за неспешные , неожиданные и поучительные рассказы о его родной Сибири и о гражданской войне. Веру Александровну Колесникову - преподавателя и восторженного почитателя русской литературы. На своих уроках, вызывая восхищение своих учеников, она декламировала наизусть и «Евгения Онегина», и «Мцыри». Многие из детей знали Веру Александровну ещё с тех пор, как, она, будучи молоденькой медсестрой, дежурила по ночам, просиживая над книгами и конспектами - работала и одновременно училась в педагогическом институте. Потом она много лет преподавала её любимую литературу и русский язык так, что сумела на всю жизнь привить большинству своих учеников интерес и любовь к литературе. Наверняка многие помнят и Евгению Леонтьевну Ромащенко, оставшуся в памяти молодой, немного нервной и впечатлительной преподавательницей истории и старшей пионервожатой. Нельзя не сказать, что большинство преподавателей, медсестёр и врачей, в те трудные послевоенные годы, отдавая свой нелегкий труд и заботу больным детям, сами жили в очень тяжёлых, убогих условиях.

В 2-3 минутах ходьбы от здания санатория стоял небольшой барак, именуемый «Теремком», где в малюсеньких комнатках, разделённых фанерными перегородками проживали многие из преподавателей и медсестёр со своими семьями. Теремок был виден через окна санатория, и дети могли видеть, как кто-то из их учителей или медсестёр, набирал в ведро воду из колонки рядом с «Теремком». Тяжёлые условия жизни и труда не уменьшали внимания и тепла, которого эти люди отдавали больным детям. За это - глубокий поклон им и благодарность!

В санатории часто проходили встречи детей с писателями, артистами и другими деятелями культуры, которые охотно приходили в гости к детям из расположенного неподалёку Писательского городка в Переделкино. Чаще других приходил Корней Иванович Чуковский. Памятник молодому Корнею Ивановичу, много лет позже установили рядом со зданием санатория. Летом знакомую высокую фигуру дети замечали издалека в окна, передавали друг другу весть о появлении любимого Корнея Ивановича и шумно его приветствовали, особенно если находились в это время не в палате, а на открытой веранде. Он приходил всегда весёлый и громкоголосый. Сразу показывал какой-нибудь смешной фокус, например, шутливо хвастался, что может поднять за ножку стул, держа его прямо перед собой. Потом обязательно декламировал с присущим только ему распевом свои сказки «Муху Цокотуху», «Мойдодыр», «Доктор Айболит» или «Бибигона». Дети недоумевали, почему это, как рассказал кто-то из взрослых, ругали в газетах Корнея Ивановича за «Бибигона». Корней Иванович говорил не очень понятные тогда слова, что самые большие оптимисты на свете – это дети, и что он любит приходить, как это ни удивительно за оптимизмом к ним - к детям, на долгие годы прикованным болезнью к кровати. Корней Иванович часто приходил не один, а приводил с собой своих товарищей-писателей. Бывал в гостях высокий и худой Лев Кассиль с рассказами о «Швамбрании» и о «Вратаре республики», поэт Асеев с рассказами о встречах с Маяковским; Вениамин Каверин, автор любимой всеми детьми книги «Два капитана». Приходил тогда уже старенький писатель Ян, рассказывал что-то из своих исторических романов. Незабываемые впечатления на всю жизнь сохранились от встреч с, тогда ещё молодым сразу и всем полюбившимся, Ираклием Андрониковым. На первую встречу с ним всех старших детей «свезли» в Большой Зал, собрался и весь работающий в тот день персонал, и все вместе - и дети и взрослые - безудержно, до слёз, смеялись, слушая его рассказ «Первый раз на сцене». Потом он ещё не однажды приходил в гости со своими замечательными рассказами о Лермонтове. Помнятся встречи с историком Феоктистовыми и его рассказ о таинственной смерти императора Александра Первого, встречи с замечательным историком и писателем Тарле с рассказами о жизни различных исторических личностей. Встречались с артистами и журналистами, приезжали даже артисты цирка со своими четвероногими питомцами. Мама одной из лежащих в санатории девочек работала в театре Сатиры, и благодаря ей не раз приезжали и выступали артисты этого театра.

Конечно, воспитание было очень идеологическим, в духе непререкаемого культа Сталина, Ленина, Октябрьской Революции, героев Революции и Гражданской войны, но по прошествии многих лет кажется важным, что преподаватели и воспитатели не лгали, они искренне верили в те идеалы, которые старались передать детям, поэтому одновременно прививали любовь к истине, к честности, к труду на благо своего народа и Родине. И хотя с тех пор многие идеалы и представления о героях их времени оказались ложными и распались, и бывшим детям довелось узнать, что люди, которые помогли им войти в жизнь, сами были обманутыми, это нисколько не умаляет правоту их жизни и труда. Они жили в непроницаемой атмосфере лжи, которой были окружены действительно высокие идеалы. В эти идеалы они искренне верили, ради достижения их честно и подчас самоотверженно работали и преодолевали жизненные трудности. Высокая оценка их труда безусловно осталась и со временем только преумножилась. Они жили и честно трудились в тяжёлые времена, чтобы сохранить жизнь детям, и старались вырастить их трудолюбивыми, ответственными, свою Родину, стремились привить им любовь к искусству, к науке, к истине, вопреки, как это ни парадоксально, той лжи и насилию, которые окружали их жизнь. Они старались быть с детьми честными, верили в высокий смысл своего труда, с верой в идею блага своей Родины и своего народа преодолевали многочисленные трудности жизни. И хотя сегодня многие современники почитают эти идеи наивными, заменив их несравненно более приземлёнными устремлениями к личному благосостоянию, можно видеть, как некоторые из преуспевших в этих устремлениях приходят к тем же идеалам, отдавая безвозмездно результаты своего труда - свои капиталы - на благо других людей: на развитие медицины, науки, на социальные нужды, на помощь детям. Хочется верить, это – устремления к прежним идеалам в новом времени.

Комментарии Всего комментариев 0

 

Оставить комментарий

Ваше имя *

Ваш email *

Комментарий *

Поля, отмеченные * обязательны для заполнения