Музеи Пастернака, Чуковского, Окуджавы, история создания и проблемы поселка писателей Переделкино, Литфонд, Измалково — Самаринская усадьба, Лукино — резиденция святейшего Патриарха, храм Преображенения Господня и многое другое.

История четвертая

«Клятвенная запись»

Кира Васильева

image

В конце ул. Лермонтова; за деревьями вдали, слева, стоит дача Леже (ныне Церетели). Автор – слева. Показываю Переделкино знакомой, приехавшей с дочкой и мужем (снимает). Начало 80-х.

image

Мне тридцать с хвостиком. Начало 80-х.

Этот фильм многое изменил в моей жизни. Он стал последней каплей, из-за которой я ушла с телевидения, где проработала с 1966 по 1983 год. Да, семнадцать лет отдано монстру, который высасывал все жизненные соки, но который и был смыслом этой жизни. Казалось, другого мира вовсе нет. А если он и есть, то существует как размытая картинка по пути из переделкинского дома до Останкина.

Поднимаюсь на лифте на предпоследний, двенадцатый этаж Останкинского телецентра. Кого тут не встретишь по дороге. То едешь с Иосифом Кобзоном, спешащим на запись в концертную студию, то Иван Семенович Козловский кокетливо подмигнет (да, он был такой, несколько лет спустя я делала с ним интервью). Сегодня, правда, никаких выдающихся попутчиков нет. А вот редакционная комната, туго набитая столами. За столами — коллеги, отдел художественных фильмов. Мы показываем кинофильмы, мы делаем «Кинопанораму» и «В гостях у сказки». В других отделах редакции — «Клуб кинопутешествий», «В мире животных», «Документальный экран», «Очевидное — невероятное», наверное, еще что-то, но сейчас уже не помню, что.

За окном — пятисотметровый карандаш телебашни на фоне ненастного октябрьского денька 1983 года. Карандаш рисует стране Советов розово-голубые дали светлого будущего, ныне покрытого осенним туманом. В комнате не смолкают телефоны. Раздается звонок и на моем столе. Снимаю трубку — вызывает Ирина Александровна Севрук, главный редактор редакции кинопрограмм (биографии можно посмотреть на сайте). Не к добру, вызов через голову моей непосредственной начальницы, завотделом Натальи Заславской. Вместе с Севрук идем к Мамедову, первому зампреду Гостелерадио. Еще не легче. В лифте говорю Ирине Александровне:

— У вас удивительные духи.
Помолчав, она отвечает:
— От нее пахло хорошими духами и недорогим портвейном.

Фраза мне не понятна. Меня что, записывают в доверенные лица? Не открылась ли хлебная вакансия? Что ответить-то? Выручает открывающаяся дверца лифта. За ней стоит секретарша Мамедова.

— Скорее! Энвер Назимович вас ждет.

Время сложное. Политбюро вымирает. И что ни похороны, то для нас двойная работа. Нужно перекраивать всю сетку вещания, выискивать созвучные моменту ленты, час от часу все грустнее и грустнее. Готовлюсь к чему-то подобному. Но Энвер Назимович ставит перед Севрук задачу вырезать не понравившиеся ему куски из нового четырехсерийного фильма "Клятвенная запись", уже поставленного в сетку вещания. Говорит, что продиктует все сам редактору, то есть мне. Но в монтажных листах ничего менять не надо.

лягушка-путешественница

Вот те новость! Монтажные листы — основа редакторской работы. Если сценарий — это техзадание на производство фильма, то монтажные листы — это подробный отчет о том, что реально происходит на экране уже готового фильма, сцена за сценой, слово за словом, вылетающим из уст персонажей.

Идеологические требования к фильмам, допущенным к телепоказу, были суровее, чем для прокатного кино. В задачу редактора входило выбрать фильм, аннотировать его, заявить его к показу и, главное, не допустить в нем никакой идеологической крамолы. Приходилось тщательно отсматривать весь материал. Если что не так, то в монтажном листе делаешь отметку, монтажницы, пардон, монтажеры, потом вырезают. Собственно, никакой настоящей крамолы никогда не было. Откуда ей было взяться, если ЦК плотно опекал все кинопроизводство, начиная со сценария. Но все равно надо было отрабатывать свои редакторские 140 рэ, поэтому крамола высасывалась из пальца.

Чтобы редакционный народ не ловил мух на работе, время от времени устраивали разносы и показательные «казни». Помню, Брежнев куда-то поехал, пусть в Индию, которую он любил, потом еще куда-то, потом еще дальше завернул. После очередного репортажа о его передвижениях, целованиях и братаниях, дали мультик «Лягушка–путешественница». Кто-то наверху усмотрел в этом грязную ассоциацию. Была публичная порка тех, кто такой криминал допустил, хотя в душе все, включая и наше отнюдь не глупое руководство, веселились по полной программе. Бывали и более тяжелые последствия политшуток. На разминочном прогоне новостей (это называлось «тракт») один из дикторов (кажется, его фамилия была Азаров, но не ручаюсь) стал читать новости голосом шамкающего Брежнева: сосиски известно какие и пр. Хохот стоял повальный. Но это веселье продолжалось недолго. Диктора засадили в психушку.

Короткие мультики с точным хронометражем, а также документальные, видовые фильмы (было такое особое кино про листья в осеннем парке и тихие заводи в прудах) использовали для затыкания «дыр» после прямых трансляций и репортажей, чтобы заполнить паузу перед следующей передачей, которая должна начинаться вовремя. До того эти паузы заполнялись заставками. Висит на голубом экране статичный пейзаж пять, десять минут, и играет классическая музыка. На заре телевидения заставки висели до получаса. Потом додумались давать движущиеся картинки. Сейчас каждая минута эфирного времени между передачами улетает за огромные деньги рекламщикам.

Еще один такой случай. После репортажа о засухе в Волгоградской области началась передача редакции народного творчества, выступал хор с песней «Ничто в полюшке не колышется». Кого-то за это лишили премии.

нафталин


Но вернусь к начальственному поручению перемонтировать «Клятвенную запись». Мне повторили, чтобы было совсем понятно: монтажные листы не трогать! В присутствии Севрук Мамедов надиктовал, что вырезать в первой серии. Записала с его слов, не видя ни фильма, ни монтажных. Поняла только, что это история о том, как, спасаясь от турок и персов, грузины предпочли оказаться в составе России.

И вообще, я в то время была редактором в «Гостях у сказки», которую вела Валентина Леонтьева, и отвечала за показ исключительно детских фильмов. «Клятвенная запись» была совершенно не моим профилем. До того, правда, я поработала в редакции пропаганды, самой политизированной и идеологизированной. Может, это вспомнила Сверук, когда наметила меня на «Клятвенную запись»? Но какая тут может быть идеологическая диверсия? Семнадцатый, восемнадцатый века. Нафталин.

В конце беседы Мамедов говорит:

— Эфир через три дня. Нужно торопиться. Делаешь серию и сразу сдаешь. Потом получаешь новые инструкции. Начинай немедленно.

И пошло, и закрутилось. Сидела с самого утра в аппаратной до полуночи. Утром меня забирала дежурная «Волга», в полночь отвозила в Переделкино. Я тогда водила свою машину, но садиться за руль в том состоянии, в котором я была на «Клятвенной» я не могла. В Останкине с меня сдували пылинки, в аппаратную приносили чай-кофе и бутерброды. Аппаратная, где я перемонтировала фильм, строго охранялась. Выходить разрешалось только для получения инструкций от Мамедова и после окончания рабочего дня. Слава богу, туалет в аппаратной был свой. Начиная вырезки, я поняла, что они так искажают смысл фильма, что понять ничего будет нельзя. Сказала об этом Мамедову. Он невозмутимо ответил: «Перемонтируй остальной материал как хочешь, но главное убери то, что я сказал!»

Этот кошмар продолжался что-то с неделю, за которую я сделала работу, для которой профессиональному режиссеру кино потребовался бы месяц. Мой перемонтаж был одобрен целой бригадой цензоров во главе с Мамедовым. Меня похвалили — и только, даже премии не дали. Фильм прошел в эфире и имел хорошую прессу. Мне казалось, что никто не заметил сделанной наспех правки.

Я была замужем всего год. Муж Лев Александрович терпел всю перемонтажную неделю, недовольно порыкивая время от времени, но, как только работа закончилась, заявил: «Прошу тебя по-хорошему, уходи ты со своего поганого телевидения». Мне, честно говоря, самой эта лямка обрыдла. Один только путь из Переделкина в Останкино занимал до двух часов, даже на своей машине (увы, московские пробки — не изобретение Гайдара и Чубайса). Зарплата нищенская, а ответственность огромная. Муж зарабатывал хорошо. Что там хорошо, отлично зарабатывал.

Я думала, не спала несколько ночей. Было не по себе. С телевидения сам никто не уходил. Это была такая особая контора. Меня доконало вот что. Одна дама, начальница не то чтобы большая, но все-таки, и лицо приближенное к серьезным верхам, буквально через несколько дней после «Клятвенной» вызвала меня к себе и, уперев в меня свои обычно колючие, а теперь истекавшие патокой глаза, пропела:

— Ты за богатого вышла, а моя душенька (прозвучала высокая фамилия) мерзнет без дубленки. Зима наступает! Дай в долг 700 рэ. Не знаю, не знаю, когда отдам, но повышение получишь сразу. И денежки тебе сами вернутся.

Не помню, что ответила, как провела остаток дня. По душе разливалась липучая погань. Вернулась домой сама не своя, рассказала мужу. Видели бы его радость! Сказал: «Чего еще тебе надо?» На следующий день отнесла заявление, ему дали ход, но через пару дней позвонила секретарша Мамедова.

— Ваше заявление у Энвера Назимовича, он хочет разобраться, говорит, если хорошие люди уходят, то нездоровый климат в редакции. Вы у нас кадровый работник, семнадцать лет на ЦТ, профильное образование.

Я отказалась идти на встречу, сказала, что увольняюсь по семейным обстоятельствам. Меня все-таки вынудили написать, что я ни на кого не держу зла, действительно ухожу по семейным обстоятельствам. Первого декабря 1983 года я стала свободным человеком. Больше я ни в какую контору не ходила. Но история с «Клятвенной записью» для меня еще не кончилась.

люси


В начале января 1984 года дома раздался звонок:

— С вами будет говорить Стелла Ивановна.

В трубке раздался голос Стеллы Ивановны Ждановой. Родион Нахапетов в своих воспоминаниях пишет: «Приехала Стелла Ивановна Жданова. Она была первым заместителем Председателя Комитета по радио и телевидению. Важная особа. Царственная и холодная». Точная характеристика. Стелла Ивановна распоряжалась судьбами тысяч людей, в том числе очень талантливых. Хоть она мне теперь не указ, моя должность — мужняя жена, а все-таки привычно напрягаюсь: чего это меня вспомнили? Да кто!

Стелла Ивановна спокойно, холодно и вежливо поведала, что руководство «Грузияфильма» обратилось к ней с просьбой прислать на студию специалиста, который перемонтировал ТВ-сериал для эфирного показа. Студия выпускает прокатный вариант фильма. Сцены, вырезанные по указанию Мамедова, не должны в нем фигурировать. Поскольку монтажные листы телевизионного варианта не правились, вы, то есть я, Кира Васильева, — единственный человек, который может помочь грузинским товарищам. Вам нужно поехать туда и сделать все на месте. Они оплатят все расходы и готовы заплатить вам приличный гонорар.

— Нет, — говорю. — Я с этим фильмом не хочу иметь ничего общего. Тем более ехать в Тбилиси. И муж меня не отпустит.

Тбилиси не был известен как самое безопасное место на свете для блондинок. Взгляните на мои фото 1983 года — приключения мне были не нужны. Стелла Ивановна не отступает.

— Поезжайте вместе с мужем. Я этот вопрос согласую с Тбилиси.

Мой Лев Александрович сначала уперся рогом, потом сказал:

— Чтобы они отстали, поставь условия: тысячу рублей за неделю работы, и мы едем вместе.

Скоро позвонила грузинская дама, представилась замдиректора «Грузияфильма». Я ей выдала свои условия. Она, не задумываясь, не согласуя ни с кем, согласилась. Лев Александрович пошел к своему начальству просить отпуск без сохранения содержания, ему отказали.

Снова звонок из Тбилиси. Объясняю ситуацию.

— Где работает ваш муж?
— В системе Госкомиздата.
— Где конкретно, кем?
Уточняю.
— Я перезвоню.

Через несколько дней Лев Александрович возвращается с работы с новостью: его посылают в Грузию в командировку. Час от часу нелегче. Да, первый зампред Госкомиздата (вы уже угадали, читатель?) — грузин, Ираклий Чхиквишвили. Потом я узнала, что Чхиквишвили состоит в родстве с одним из руководителей «Грузияфильма». Между прочим, его сын В. Чхиквишвили был послом России в Грузии в начале уже нового, 21-го столетия.

Оказалось, однако, что Лев Александрович может приехать ко мне только через неделю, он был занят на ответственных переговорах с иностранцами. Тогда я договорились со студией, что после недельной работы в Тбилиси нам с мужем предоставят недельный отдых в люксе Дома творчества кинематографистов в Пицунде. Ответ был: без проблем!

Так я оказалась в Тбилиси. В аэропорту меня встретила Люси Волжина (см. фото предыдущего рассказа этой рубрики). Она гордо именовала себя заместителем директора студии по технике. Была ли такая должность, не уверена, но то, что она руководила монтажным цехом, это доподлинная правда. У Люси была своя машина. Она отвезла меня в гостиницу. М-да… Как назывался этот приют альпиниста, не помню. Номер — крошечный, узкий как щель. Занавески — черные. Тоска. Выношу чемодан назад.

— Я возвращаюсь в Москву, пропади пропадом ваша «Клятвенная запись».
— Поехали ко мне, — говорит Люси. — Муж уехал в командировку в Ленинград, будете у меня жить.
— Нет, везите меня в аэропорт.
— Ну что вы, билетов на сегодняшние рейсы все равно не достанете. Поедем ко мне, пообедаем.

Я сдалась. Дома Люси обрушила на меня все запредельные таинства кавказской кухни. Она кулинар от Бога. Лучшей готовки я никогда в жизни не видела, ничего подобного тому, что выставляла на стол Люси, не пробовала. Тбилисская неделя пролетела между столом Люси и монтажным цехом. Монтаж напрягал, но зато за столом моей новой подруги я расслаблялась по полной. Ей было мало того, что я съедала на завтрак, ужин и обед, а обедать мы ездили домой, благо тбилисские масштабы — не московские. Она коварно оставляла лучшие кушанья на столе на ночь.

— Если проснешься, малыш, покушай. — И я «кушала», да так, что «накушала» за неделю пять лишних кило.
Люси почти с первого дня взяла за хороший тон называть меня «малыш», хоть мы практически одногодки. Этот «малыш» меня бесил.
— Никогда не называй меня «малыш», поняла?
— Хорошо, малыш!

Люси нельзя было переделать. Это характер цельный, литой из самого прочного сплава, не поддающегося резцу времени, обстоятельств, событий.

этно-культурный и историко-политический подтекст


Что стоит за перемонтажом, в который было вовлечено столько высокопоставленных лиц, стало проясняться только на «Грузияфильме». 

Работа мне была понятна. Технически она шла без затруднений. По неизбывной русской привычке хранить всякий хлам на всякий случай я сохранила свои записи перемонтажа телевизионной версии, который делала на видео. Теперь нужно было перенести всю правку на целлулоидную ленту для проката в кинотеатрах. То была как бы отдельная картина, которую с огромным нетерпением ждали зрители в Грузии. Кроме того, сотрудники студии, авторы фильма, актеры должны были получить новые гонорары и премии, теперь уже за прокатный вариант. Без моей помощи перенос правок мог растянуться на месяцы, а ожидание для южан невыносимо. Кроме того, мое участие было определенной гарантий того, что правка будет перенесена точно.

Хоть я профессионально делала работу, на которую меня пригласили, отношение всех, кроме Люси, ко мне было неприязненно-холодным. В коридорах меня преследовали настороженно-колючие взгляды и шипение.

— Смотри, смотри, хирург из Москвы идет.
— Где, эта?
— Она самая!

Дальше переходили на грузинский, резко повышая уровень звука. Смысл был понятен без перевода, он звенел в каждом слове выразительного, гортанного языка.

Я пошла на прием к директору студии Чхеидзе.

— Резо Давидович, я так больше не могу. Если вам моя работа не нужна, пожалуйста, я немедленно уеду. Помогите мне с билетом, а гонораре не беспокойтесь.
— Что случилось?
— Меня преследует ненависть на студии.
— Кто, что?
— Все, везде!
— Ну, так уж и все.
— Кроме Люси.
— И я тоже?
— Не знаю.
— Ну ладно, это мы решим. Работайте, пожалуйста, я все улажу.

На следующий день меня встретила совсем другая студия. Лед в глазах сотрудников исчез, даже появилась какая-то предупредительность. Я закончила работу, получила обещанный гонорар. Люси проводила меня на вокзал. Через несколько часов я была на Пицунде. В тот же день, под вечер, в фойе Доме творчества кинематографистов я обняла своего Льва Александровича. Он меня сразу и не узнал.

— Что с тобой? — придирчиво оглядел. — Уезжала тоненькой, через неделю оказалась толстухой.

Стала жаловаться на безвыходную ситуацию, насильную кормежку Люси.

— Ладно, — говорит. — Семь бед, один ответ.

Мы провели безмятежную неделю на вымершей зимней Пицунде. «Клятвенная запись» меня не отпускала. Бродя по безлюдным пляжам, под шорох ленивой февральской волны, рассказывала мужу бесконечные истории «теплого» тбилисского приема. Он, знающий историю лучше меня, помог окончательно разобраться в хитросплетениях и загадках моей последней работы в кино.

В исходном фильме, до перемонтажа, была сильная линия притеснения грузинского этноса не только персами и турками, но и мусульманскими народами Кавказа, которые были пятой колонной турок. Были показаны сцены этнической резни. Если среди русских в политбюро, ЦК, обкомах еще были дураки-фанатики вроде Суслова, то в национальных республиках к началу 80-х они бесповоротно перевелись. Лисы сидели в норах и ждали своего часа, услаждая слух Брежнева, а потом Андропова, Черненко хвалой их великих заслуг. Это сейчас Тбилиси и Баку слились в любовном экстазе на ложе ГУАМ. В начале 80-х расстановка сил была иная. Под ковром политбюро кавказские этнические кланы начали борьбу между собой за большую власть.

В такой ситуации фильм о бесчинствах кавказских мусульман в Грузии не мог пройти мимо внимания Бакинских политиков, влияние которых в Москве неизмеримо возросло после избрания Гейдара Алиева членом Политбюро в самом конце 1982 года. Севрук мне проговорилась, что перемонтаж делается по прямому указанию Алиева, фильм ему возили. Мамедов, тоже родом из Азербайджана, лишь исполнял волю босса, а я вообще была слепым орудием в этой большой игре. Грузины скрежетали зубами, но поделать ничего не могли. Шеварднадзе тогда был лишь безголосым кандидатом в члены политбюро.

Сейчас по интернету ходит байка о конфузе на премьере фильма в Грузии. Сошлюсь на воспоминания Валерия Джалагония, сотрудника ИТАР-ТАСС. Он описывает, как в октябре 1983 года Грузия справляла 200-летие присоединения к России по Георгиевскому трактату. «В общем, все было мило, благостно и бесконечно радушно, — повествует Валерий. — Однако во время показа фильма «Клятвенная запись», снятого к юбилею Григорием Лордкипанидзе, случился, как мне рассказывали, скандал. Фильм был посвящен грузинскому царю Ираклию II, тому самому, что подписал Георгиевский трактат и произнес клятвенное обещание — присягу на верность русской императрице Екатерине II, признав ее верховную власть. В момент, когда актер, игравший Ираклия, взялся за гусиное перо, в зале раздались крики: «Ираклий, не подписывай!»»

Возможно, что где-то, когда-то, в каком-то зале эти крики действительно и раздались, но в дни празднования юбилея Георгиевского трактата, они не могли прозвучать по той простой причине, что фильм вышел в прокат только весной следующего, 1984 года. Кроме того, грузины могли быть недовольны советской властью того времени только в приступе опохмельной мизантропии.

Наряду с прибалтийскими народами Грузия входила в число самых зажиточных республик. И эта зажиточность на фоне обнищания РСФСР искусно поддерживалась мудрой национальной политикой партии. Мандарины стоили 2 рэ, а картошка 10 коп. Сейчас, во времена рынка, эти цены справедливо уравнялись. О Турецких пляжах никто не только не мечтал, не слышал. Мечтой советского человека было найти свободный квадратный метр черноморского побережья, многим недоступного. Грузинам официально разрешали строить частные дома до 120 кв. м, в два этажа. На многоэтажные частные дворцы в горах никто не обращал внимания. В РСФСР можно было максимум 60 кв. м, только в один этаж. Любые отклонения от нормы строго пресекались. По числу частных автомашин на пресловутую душу Грузия не имела себе равных в СССР. Все московские рестораны были заполнены грузинами. Им ли, поднятым Сталиным на самый верх неофициальной градации советских народов, было жаловаться?

Нет, господа, Грузия в начале 80-х году пела и плясала и вовсе не думала осуждать Ираклия второго. Валерий Джалагония пишет, что в октябре 1983 года Грузия была охвачена нервной лихорадкой дружбы. Потрясающе точная фраза!

О том, что происходит сейчас в отношениях между нашими странами Валерий пишет с горечью: «Ситуация для мировой истории достаточно типичная, подтверждающая афоризм лорда Палмерстона о том, что нет вечных союзников и вечных противников, а есть лишь вечные интересы. Но все дело в том, что дружеские отношения с Россией, несмотря на ошибки отдельных неумных политиков с той и другой стороны, — это и есть вечный интерес Грузии. Как, надеюсь, и России. Нашумевшее заявление Эдуарда Шеварднадзе, сделанное им на пике партийной карьеры, — про то, что солнце для Грузии взошло с Севера, из России, — не раз вышучивалось, в том числе и мною. Однако не так давно я узнал, что это, в сущности, плагиат. За два столетия до Эдуарда Амвросиевича об этом же говорили Мамука Бараташвили (для грузин «солнце с севера начало рождаться») и Давид Гурамишвили («Мы из Москвы ждали восхода солнца»). Следовательно, это не политиканство. Может, историческая логика? В этих заметках я приводил много стихов. Позволю себе еще одну цитату, последнюю: «Грузинский и русский народы, вы братья!/ А кто это братство предаст и забудет,/ Достоин позора навек и проклятья“. Конечно, эти старомодно пафосные слова не «Клятвенная запись» и не имеют обязательной силы. Но произнес их очень умный и честный человек — Акакий Церетели».

Вот такая вышла клятва.

Кира Васильева

Навигация по разделу:

*             *               *

Больше историй - в нашей книге 

"Переделкино. Скзание о писательском городке".

Лев Лобов и Кира Васильева

*                   *                     *

ФИНАЛЬНАЯ РАСПРОДАЖА КНИГИ "ПЕРЕДЕЛКИНО"

АКЦИЯ! Финальная суперраспродажа книги «Переделкино. Сказание о писательском городке». Последние 30 экземпляров с 65 %-ной скидкой по специальной цене 2350 руб, включающей доставку по Москве в пределах МКАД, а также в Переделкине, Солнцеве, Ново-Переделкино, Одинцове. Ждем ваших заказов на почту peredelkinoland@gmail.com.

*             *               *

Наша справка:

Георгиевский трактат 1783 года

Дружественный договор России с объединённым грузинским царством Картли-Кахети о переходе Грузии под покровительство России заключён 24 июля (4 августа) 1783 года в крепости Георгиевск (Северный Кавказ). Постоянная опасность со стороны Ирана и Турции угрожала национальному существованию Грузии. Единственным выходом царь Картлийский и Кахетинский Ираклий II считал укрепление связей с Россией.

В конце 1782 Ираклий II обратился к Екатерине II с просьбой принять Грузию под покровительство России. Стремясь упрочить позиции России в Закавказье, Екатерина II предоставила князю Потёмкину широкие полномочия для заключения договора с царём Ираклием. Уполномоченными с грузинской стороны были князь И. К. Багратион и князь Г. Р. Чавчавадзе.

По договору царь Ираклий II признавал покровительство России и частично отказывался от самостоятельной внешней политики, обязывался своими войсками служить российской императрице. Екатерина II, со своей стороны, выступала гарантом независимости и целостности территорий Картли-Кахети. Грузии предоставлялась полная внутренняя автономия. Стороны обменялись посланниками.

Договор уравнивал в правах грузинских и русских дворян, духовенство и купечество. Особо важное значение имели 4 секретные статьи договора. По ним Россия обязалась защищать Грузию в случае войны, а при ведении мирных переговоров настаивать на возвращении Картлийско-Кахетинскому царству владений, издавна ему принадлежавших (но отторгнутых Турцией). Россия обязалась держать в Грузии два батальона пехоты и в случае войны увеличить число своих войск. Этот пункт договора так и не был выполнен.

Одновременно грузинам настоятельно рекомендовалось сохранять единство и избегать междоусобной розни, для чего Ираклий II должен был помириться с Имеретинским царём Соломоном. Основное политическое значение Георгиевского трактата заключалось в том, что он установил протекторат России в отношении Восточной Грузии, резко ослабив позиции Ирана и Турции в Закавказье, формально уничтожив их притязания на Восточную Грузию.

В 1783 году в связи с заключением Георгиевского трактата было начато строительство Военно-Грузинской дороги между Грузией и Россией, вдоль которой было сооружено несколько укреплений, в том числе крепость Владикавказ (1784). В 1795 иранские войска Ага Мохаммед-хана вторглись в Закавказье, захватив и разграбив Тбилиси. Перед этим 2 российских батальона, которые, согласно договору, должны были постоянно находиться в Грузии, перед лицом иранской угрозы оставили Грузию.

Выполняя обязательства по Георгиевскому трактату, Россия направила в апреле 1796 года 13-тысячный Каспийский корпус под командованием генерал-поручика В. А. Зубова из Кизляра в азербайджанские провинции Ирана. 10 мая был штурмом взят Дербент, 15 июня без боя заняты Баку и Куба. В ноябре русские войска достигли слияния рек Кура и Аракс.

При подписании между Россией и Турцией Ясского мирного договора, завершившего русско-турецкую войну 1787в1791, действие Георгиевского трактата было восстановлено. Турция отказывалась от претензий на Грузию и обязывалась не предпринимать каких-либо враждебных действий в отношении грузинских земель. Со стороны Грузии Георгиевский трактат восстановил царь Георгий XII Багратиони, последний царь Картлийско-Кахетинского царства, сын Ираклия II.

В 1799 году в Картли-Кахети вступил русский полк генерала Лазарева. С ним прибыл российский официальный представитель при дворе Георгия XII в Коваленский. В 1799 глава закавказской экспедиции организованной Бергколлегией, Аполлос Аполлосович Мусин-Пушкин по разрешению императора Павла I вступил в переговоры с грузинским царем Георгием XII, при которых установил «искреннее желание как самого царя… (так и) всех сословий народа грузинского» присоединиться к России. В 1800 году грузины при участии русского войска на Ниахурском поле разбили Омар-хана.
Георгий XII заботился о том, чтобы царский трон достался его сыновьям, а не его братьям. Россия, хорошо информированная о событиях, происходящих при царском дворе Картлийско-Кахетинского царства, пыталась использовать противоречия между царевичами в своих интересах. Русский император Павел I удовлетворил просьбу Георгия XII и утвердил на царский трон его сына Давида, что вызвало возмущение братьев Георгия XII.

Георгий XII, после совещания в узком кругу, принял решение об изменении некоторых пунктов трактата. В частности, Россия получала право вмешательства во внутренние дела грузинского царства, а взамен царь требовал гарантий сохранения царствующей династии. Об этом решении не было известно даже Давиду, сыну Георгия.

Но все усилия Георгия были тщетны, судьба Грузии была предрешена. 18 апреля 1800 года Павел I подписал манифест об упразднении Картли-Кахетского царства и присоединении Восточной Грузии к России. Через 10 дней, 28 декабря 1800 года царь Георгий скончался. Последний царь царства Картли-Кахети был похоронен в Светицховели.

Временным правителем Картлийско-Кахетинского царства был назначен Давид Георгиевич. Нарушив основополагающие пункты Георгиевского трактата, 12 сентября 1801 года, Александр I издал манифест об упразднении Картлийско-Кахетинского царства и вхождении Восточной Грузии в состав Российской империи. В 1810 г. было аннексировано и Имеретинское царство (западная Грузия).

По материалам «Википедии»

 

Комментарии Всего комментариев 0

 

Оставить комментарий

Ваше имя *

Ваш email *

Комментарий *

Поля, отмеченные * обязательны для заполнения